Купил корову музыкант, Но прокормить не мог, Когда она хотела есть, Он брался за смычок.
Корова слушала его И говорила: «Ах! Как это чудно! А теперь – Сыграй об отрубях».
Песня за полпенса
Вот песня за полпенса, Я спеть ее готов: Запек в пирог пирожник Две дюжины дроздов.
Едва пирог поставили И стали резать вдоль, Как все дрозды запели: «Да здравствует Король»
Король тогда в подвале Считал свою казну, А Королева в спальне Готовилась ко сну.
Служанка возле замка Сажала кустик роз; Примчался Дрозд, вертлявый хвост, И откусил ей нос!
Шалтай болтай
Шалтай болтай висел на стене, Шалтай болтай свалился во сне. Вся королевская конница, вся королевская рать Не может Шалтая, не может Болтая Не может Шалтя-Болтая, Болтая-Шалтая Шалтая-Болтая собрать.
В кузне не было гвоздя
Подкова пропала - Лошадь захромала. Лошадь захромала, Командир убит, Конница разбита Армия бежит
Носки-бумеранги, нетеряющиеся. Носки напольные, унипол. Носки с автопоиском, с пупырышками и протекторами, с ароматом...вишни... Серпантин черный (для похорон). Будильники поганые...
Бывает друг, сказал Соломон, Который больше, чем брат. Но прежде, чем встретиться в жизни он, Ты ошибешься стократ. 99 в твоей душе Узрят лишь собственный грех. И только сотый рядом с тобой Встанет - один против всех. Ни обольщением, ни мольбой Друга не приобрести; 99 пойдут за тобой, Покуда им по пути, Пока им светит слава твоя, Твоя удача влечет. И только сотый тебя спасти Бросится в водоворот. И будут для друга настежь всегда Твой кошелек и дом, И можно ему сказать без стыда О чем говорят с трудом. 99 станут темнить, Гадая о барыше, И только сотый скажет как есть, Что у него на душе. Вы оба знаете, как порой Слепая верность нужна, И друг встанет за тебя горой, Не спрашивая, чья вина. 99 заслыша гром В кусты удрать норовят, И только сотый пойдет за тобой На виселицу и в ад.
Сто Лет Одиночества В Ледяном Королевстве Зимы. (Кай.)
А как ты себе меня представляешь? Как? Люби меня, люби, люби, люби. Я буду таким, каким ты захочешь, чтобы я был. И я знаю, ты будешь восхищаться мной, ведь я лучший. Я лучший, потому что единственный. Представь, что мы закрыты в огромном торговом центре. Даже ночью витрины магазинов освещаются. И мы прижимаемся вплотную, рассматривая платья из тонких кружев, пачкая отпечатками пальцев идеально вымытое стекло. А я всегда думал, когда никого нет, манекены в бутиках оживают, они становятся в пары и вальсируют по залу. Танцуют без музыки. Эти куклы в человеческий рост, иногда без голов и без рук. И слышны только шаги искусственных ног по мраморному полу и шелест дизайнерских нарядов. Мы проходим от витрины к витрине, спускаемся по лестницам, проходим этажи, поднимаемся снова наверх. Магазин игрушек, пластмасса и плюш, куклы с идеальными фигурами и макияжем, солдаты и волшебники, погремушки и коляски. Музыкальный магазин, бесконечные полки дисков и кассет, картонные звезды сцены улыбаются фальшивыми улыбками. И дальше, дальше. До бесконечности. А утром толпы людей, рассматривают, выбирают, покупают, просто глазеют, пьют колу, слизывают растаявшее мороженое с пальцев и говорят каждый о своём. Но сейчас, ночью, когда мы вдвоем. Только мы. Мы двое одни в этом здании, и я думаю, что было бы, если однажды мы проснулись, а все исчезли. И мы гуляли бы по пустому городу, как сейчас по этому центру. И не было бы ни шума машин, ни людей, ни их голосов и толкотни, вообще ничего. И знаешь? Мне становится страшно.
читать дальшеЯ увидел серебряные крылья там за деревьями. Крылья ангела. Я вырвал свою руку из твоих крепко сжатых пальцев и побежал туда. Я разрушал замки из опавшей листвы, царапал лицо и руки колючими ветками, я глубоко вдыхал холодное осеннее небо и задыхался, но продолжал бежать. Чёрное пальто расстегнулось, и я напоминал безумную хищную птицу, не умеющую летать. Старый дуб вцепился угрожающе в мой шарф, и потащил меня за него обратно. Я стянул его с шеи и оставил злобному дереву. Вот, я уже заметил сияние золотых лучей солнца в волосах ангела. Спускался с холма, пытаясь ухватиться за воздух, и упал в нескончаемый желто-красный океан засыхающих смертью листьев. Ангел сидел посреди расходящегося вдвое на запад и восток клёна. Он улыбнулся мне, я не видел его глаз, спрятанных за длинной чёлкой, но точно знал, что они цвета травяного сиропа от кашля и в них моё отражение - растерянное и чуть испуганное. Тысячу лет мы смотрели друг на друга: он целовал моё открытое бьющееся жидким огнём сердце одним только взглядом, я не смел сдвинуться с места, только сжимал руками уже стёртые в пыль листья.
Пустая трамвайная остановка. Вечер. Мрачное небо страдает бессонницей, спрятало солнце под одеяло и обнимает, обнимает, не хочет отпускать. Увядшие листья складываются в тайные послания давно умерших людей, но никто не может их прочитать. Шум проезжей части за домами, стены их покрыты пылью и грязью, и непонятно в какой цвет их красили изначально. Вельветовая ткань моего пальто тёмным пятном расплывается в воздухе, холодная рука подносит сигарету к бледно-розовым губам, глаза смотрят сквозь асфальт. Пепел падает на рукав, но мне всё равно. Время здесь замедляет ход, его можно потрогать и даже отхватить себе кусочек, незаметно спрятав в карман. Со мной стоит мужчина в сером помятом пальто, сшитым будто из старой газеты. Он держит горшки с белыми орхидеями. В одном только бутоны, но в другом уже распустившиеся цветки. Я и орхидеи. Мы не вписываемся. На изображении из серии “найди десять отличий” такая же улица, но уже без нас. Я закрываю глаза, но оно не пропадает. Бросаю сигарету в лужу, и ухожу. Кажется, на моём пути возникнет преграда. Что-то вроде стеклянной двери, которая открывается только в одну сторону, впускает, но обратно не выйти. Но это всего лишь мысли, на самом деле ничего нет. И я продолжаю всё дальше уходить от остановки. Медленным шагом, запоминая каждую деталь окружающего пейзажа. Мужчина с цветами смотрит мне вслед, но когда он моргнёт, меня уже не будет. Одним отличием меньше.
Сегодня только для меня. Пароль «чёрный». Чёрная кофта с длинными рукавами, так что видно только кончики пальцев с чёрным лаком на ногтях. Белая юбка с чёрными розами и кружевом на подоле. Чёрные тонкие чулки и туфли на высоких каблуках. Жемчуга обвивают её тонкую шею. Тёмно-каштановые волосы совсем прячут лицо, лишь губы алеют на открытом кусочке. Она как фарфоровая кукла. Красивая, совершенная, пустая и молчаливая. Кажется самым страшным грехом дотронуться до неё, прижаться своими губами к её. Она проходит от стенки к стенке, шурша юбкой, словно призрак. Я подарил ей кружевной шарф, она намотала его на руку и презрительно засмеялась. А потом мы оказались в её спальне. Кукла превратилась в белоснежные хлопья снега рассыпанные по чёрным простыням. Я топил её жаркими ласками, она растворялась и тонула, как сахар в воде. После…кукла ожила, она накручивала на палец прядь волос, курила и просила меня больше не вспоминать о ней. А я одевал на себя её бусы с чёрной лентой и уже ничего не помнил.
Осень целует мои прикрытые веки, оставляет холодное дыхание на моих губах. Умирающие листья с её платья зовут меня на маскарад. Самое глубокое дно океана вдруг оказалось на небе. Я кидаю в его волны звёзды, наблюдаю как они медленно тонут, не смея позвать на помощь. Осень берёт меня за руку, от её неловких касаний на бледной коже расцветает пятно синяка. Мы идём босиком по мокрому от слёз потерянных летних дней асфальту. Её рыжие волосы ласкают мои плечи, пальцы сжимают пульс, а глаза искрятся таинственным светом. Она говорит что-то, но я слышу только свист ветра и вижу как двигаются её губы, срывая с себя тонкий покров бессмысленных звуков. Моя любовница, она тихо входит в моё сердце, оставляя неглубокие царапины от ногтей снаружи. Она слизывает кровь с его стенок и превращает в свой новый замок, где будет жить с нашими сыновьями. Сентябрь, октябрь, ноябрь. Я её единственный избранник. Она вводит в меня в свой мир первым, а за мной туда попадают все остальные. Я одеваю на себя корону из веток рябины, зарываюсь пальцами в увядшую траву, чувствую спиной сырую землю. Высокомерная луна улыбается мне, приказывает выпить душу этой ночи. Глоток прямо из раскрытых губ осени.
У него магический голос. Он поёт так, будто сердце рвётся на части и из него рождается его душа, которая выбрасывает из его горла инопланетные крики. Все страдания, боль, неразделённые чувства он обращает в слова, которые будто сами складываются в песню. Когда он на сцене, то отдаёт залу себя. Он гипнотизирует их невинно-порочным взглядом. Он влюбляет в себя на одном дыхании. Он пробуждает желание, страстно изгибаясь и практически целуясь с микрофонной стойкой. Они заряжаются его энергией, музыка наполняет их вены вместо крови, в голове проносятся его стоны-вздохи, в которых для каждого есть тайное послание. Они танцуют вместе с ним, они хотят только его, они заражены и отравлены его голосом. А его пробивает насквозь экстаз толпы. Это как заниматься любовью одновременно со всем залом.
Что такое твои мечты? Это когда ты сидишь равнодушный ко всему, а я чувствую на себе презрение твоего не-взгляда. Ты делаешь вид что вообще не замечаешь меня. Не принимаешь моих умоляющих “сделай_мне_больно”, не чувствуешь моих сухих губ на своей руке. Ты заставляешь меня унижаться, просить тебя снова и снова. А потом…потом холодное лезвие у моего горла, хриплый шёпот, сильные руки, кровоточащие узоры на белом бархате кожи. Горячие струйки крови сбегающие по извивающемуся от боли беззащитному телу. Полумесяцы следов от ногтей на ладонях, это когда пытаешься сдержаться и не закричать. Страх и громкие удары сердца. Я не знаю, что ты будешь делать со мной дальше, и повязка на лице мешает мне наслаждаться невероятным всплескам одержимости которые мгновенно тонут в глубине твоих глаз. Я отдаюсь тебе, отдаюсь полностью, доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть – самого себя. А мои страдания для тебя сбывшаяся мечта. Ты питаешься моими стонами, восхищаешься бесконечными порезами, подаренными мне. В экстазе от своей власти надо мной. Пьешь мои горькие слёзы и сцеловываешь с моих губ умоляющее “не_надо. не_надо_больше. прекрати”. Но ты не остановишься, ты будешь добивать меня до конца. Потому что если пытки (несмотря ни на что такие сладкие) прекратятся - я умру.
Рисую пастелью. Ярко красный и бордовый - кровавые пятна на бумаге. Бледно-розовый и чёрный – это уже мальчик: спутанные волосы, худые руки, болезненный вид. И отчаянный взгляд, направленный прямо на своего создателя. Если бы я был немного чувствительнее, мне бы стало жалко нарисованного юношу. Но я завернул своё сердце в старую наволочку и спрятал в самый дальний ящик стола. Сегодня у него выходной. И я продолжаю творить, заставляю мальчика страдать, истекая алой жидкостью. Он заперт в моей страшной картине, ему не уйти за границу листа. Он бьёт кулаками бумагу, хочет порвать свою клетку. Но безжалостная рука художника связывает его и бросает в лужу собственной крови. Он кричит - я не слышу, не хочу слышать. Потому что он не настоящий, не живой, пара резких движений и ничего этого не будет. Это мой мир, моя сказка, я могу делать с ним, что захочу. А потом скомкать лист и бросить в корзину, уже переполненную моими замученными до смерти созданиями.
Когда мы идём по серым асфальтовым дорожкам. Оба такие необычайные, с гордо поднятой головой. Наши улыбки сияют как бриллианты на аристократических запястьях светских дам. Наши волосы, словно золотые нитки, развеваются на ветру. Глаза как драгоценные камни сверкают загадкой. Мы заходим в ресторан, выбираем сладких десертов на смехотворную для нас, но неприлично высокую для других, цену. Зал для курящих. Тускло светят многочисленные подделанные под старые керосинки лампы; прокуренный воздух, кажется, потрогать можно. Столик в самом углу. Мой спутник пьёт чай с лимоном, я курю вишнёвые сигареты и наблюдаю за всеми его движениями, нахожу в каждом изящную привлекательность. Красивые люди - это не только внешность, это взгляды, походка, жесты, даже характер. У каждого человека своя особенная красота, но некоторые просто светятся ей изнутри. Его смех и пустые разговоры о толпах поклонников заставляют меня забывать на время о своей боли, о том, как мне плохо, что у меня никого нет. Я выдыхаю дым вместе с тоской…
"мне всегда нравился глагол «выебать». животной грубостью, голыми инстинктами, разрядами тока вдоль позвоночника. пот, сперма, кровь - примерно так. прокусывать насквозь. не от злости, от нестерпимого, невыносимого желания. глубоко, как только можно. и еще глубже. и после этого - еще. и еще. не маленькая смерть, но конец света. до треснувших губ, до крови, до крика во все горло. звериного такого, нечленораздельного вопля. чтобы точно знать - еще одно движение и сойдешь с ума. каждый следующий оргазм убьет тебя. но какая, к черту, разница? возможно ли остановиться? нет. только выдохнуть: «еще, блядь...».
Сильнее!.. Быстрее!.. Вколи мне в вену шприц с волшебной жидкостью, чтобы кровь закипела. Целуй мои искусанные в агонии губы, запускай пальцы рук в мои спутанные волосы. Рви на части моё самообладание, моё вечное спокойствие…преврати меня в безумное существо, жаждущее только твоей любви. И музыку погромче, поставь на max какой-нибудь готик-рок, потому что только в таких песнях есть что-то цепляющее струны моей больной души. Запоминай моё тело языком и губами, выводи на нём иероглифы невидимыми чернилами страсти. Мы будем одним целым. Мы растворимся друг в друге этим вечером, что накрасил глаза розово-сиреневыми тенями. Я вспомню только мелодию твоего дыхания, которое буду жадно выпивать большими глотками. Я запишу только отрывки внезапно вырвавшихся фраз. Я зарисую только нашу постель со смятыми простынями и раскиданные по полу подушки. Может быть ещё и тебя на самом краю кровати с широко закрытыми глазами. А потом подожгу эти бесполезные листы бумаги и брошу догорающие клочки в окно на растерзание диких порывов ветра. Чтобы никто не узнал. Чего же ты ждёшь? Быстрее... сильнее…
Царствуй надо мной, я твой раб. Я сделаю всё, что ты мне прикажешь, ты забрал всю мою волю и свободу себе. Я не могу выбирать, не могу принимать решения, ты делаешь это за меня. Сладкий, такой сладкий голос жестоко выговаривает свои желания, которые нельзя не исполнить. Я вещь, я игрушка. Поставь меня пылиться на полку, а когда станет скучно, поиграй со мной, заведи механизм. Ломай моё сопротивление, подавляй хрупкую гордость. Возьми меня. Возьми меня в свои объятия, любовь моя, и изнасилуй. А потом разбей фарфоровую куклу, со всей силы ударь об каменный пол. Чтобы осколки не собрать…
А ты встань к двери и закрой глаза. Я буду метать в тебя острые ножи, а ты извивайся в экстазе, вздыхай громко, но не смотри на меня. Я буду ловить каждое твоё движение, линии, изгибы тела. И мы услышим загадочную мелодию, французские слова, сливающиеся в неразборчивую песню. После каждого припева в тебя полетит призрачный нож, моя рука дрожит, но я всё равно попаду не в тебя. Сердце безумца пытается вырваться из груди и убежать. Острие вонзается в дерево совсем рядом с твоим горлом, ты отворачиваешься и взмахиваешь руками. И ещё нож, и ещё…А после я заклею пластырем лёгкие порезы на руках. Улыбка заиграет на твоём лице как солнечный зайчик, и ты поцелуешь ладонь, которая могла ранить тебя и сильнее.
В наушниках Агата Кристи, во рту лакричные леденцы, в голове – разноцветные вспышки и глухие удары адреналина. Близко-близко, практически сливаясь в единое целое, мы крадёмся с ним по настороженно тихим ночным улицам. И не отойти друг от друга ни на шаг - наши шеи связаны одним шарфом, руки переплетены в почти любовной связи. “Мы сошли с ума И мы танцуем на краю…” Щека к щеке, я так хорошо чувствую медленное течение жизни в его теле. Заряды безумства соскальзывают с кончиков его пальцев и передаются мне. Мы идём так, будто танцуем какой-то странный танец. Ветер сбивает с ритма, хочет подарить нам болезненного вида звёзды, но кто-то намертво прибил их ржавыми гвоздями к чёрному бархату неба. “Мы воруем ночь А я на шухере стою…” Куда я его веду, не знаю и сам. За нами наблюдают пустые глазницы высотных домов, здания окружают со всех сторон, создавая лабиринты из которых не найти выхода. Но нас провожает всё тот же удивительно быстро меняющий своё настроение ветер, он подталкивает нас в спину, иногда забегает вперёд и насмешливо кидает нам в глаза пыль. А мы наивно доверяемся ему и даже не делаем попыток освободиться от его холодных невидимых объятий. “Мы сошли с ума Но мы не скажем никому…” Смешиваются цитрусовый дым от сигареты, которую мы курим одну на двоих, запах сахарной ваты от его губ, мой горький одеколон, ароматы неразделённой любви и резких уколов одиночества. Оторвать от воздуха кусок, безжалостно запихнуть в стеклянные флаконы и продавать за поцелуи прекрасным молодым людям… “Мы сошли с ума И мы шагаем в темноту…”
люблю гулять по ночному городу держась за руки
Льдинки бьются о края хрустального бокала. Ты обнимаешь его пальцами, любовно поглаживая. Ты весь покрыт инеем, на губах сияющие снежинки, в глазах метель. Ни одной эмоции, никаких чувств. От тебя веет самой суровой в мире зимой. Ты смотришь сквозь меня и равнодушным тоном отпускаешь мне комплементы. Я перевязываю твоё белоснежное хрупкое запястье красной шерстяной ниткой. Ты непонимающе пожимаешь плечами и мысленно упрекаешь меня за непонятные тебе поступки. Я улыбаюсь. Ты только качаешь головой. Я тихонько убираю руку из-под твоей и подхожу ближе. Закрой глаза. Я ничего не говорю, но ты подчиняешься. Холодные, такие холодные губы под моими губами … грубый поцелуй и струйка крови по подбородку. Ногтями раздираю твои божественные плечи, оставляя на них яркие полосы. Медленно убиваю тебя, жду сумасшедших криков, спрятанных за закушенной губой. Такой ледяной, далёкий и недоступный снаружи, а внутри тебя живёт дикая хищная жар-птица. Она вырывается порой, даря моей коже сильные ожоги. Всматриваюсь в твоё лицо, но вижу в тебе только своё отражение. Каждый раз я разбиваю зеркала, но ты не оставляешь меня в покое. Самый страшный кошмар и такая сладкая боль. Любить и ненавидеть самого себя, умирать от своей же руки. Нельзя однажды войти в зеркальный мир и с такой же лёгкостью покинуть его. И оставить там тебя, снежного юношу с пылающим сердцем. Вечно вдвоём с тобой, в нескончаемом декабре, который породило глубокое одиночество моей потерянной души.
Ярко освещённая кухня, нагретый солнцем пол, на котором я стою босиком, пью горький кофе без сахара. Твоя дорогая шёлковая рубашка валяется в пыльном углу. Цепочка из белого золота тонет в стакане с клубничным сиропом. Я вспоминаю твои ласковые пальцы, способные довести меня до оргазма всего лишь коснувшись сгиба руки. Твой запах, он был такой одуряюще нежный, напоминающий какой-то детский крем и мягкий травяной шампунь. А глаза…какого же они цвета? В них я видел чистые дождевые капли, может быть серые, а может и голубые. Ты всегда был такой невероятно далёкий, будто раньше жил в одиночестве среди бескрайних просторов космоса. Я слушал твои удивительные истории, гуляя с тобой по набережной Яузы, даже не замечая мчащиеся рядом с диким шумом машины. Ты заставлял время останавливаться, чтобы показать мне прошлое, рассказать о будущем. Я жил в сказке, придуманной тобой для меня. Взамен ты ничего не требовал, только рисовал карандашом мои портреты в своёй потрёпанной записной книжке и иногда читал мои мысли, ненадолго проникал в мои беспокойные сны. Но я опять поддался минутной слабости, я захотел увидеть какого цвета твоя кровь. Я думал, у тебя по венам бежит расплавленное серебро. Но нет, внутри ты оказался таким же, как и все остальные. Только твой крик что-то разбудил в моём сердце, меня наотмашь ударило странное чувство, до этого мной не испытываемое. Но, в любом случае, было уже поздно. Сейчас я знаю, очень-очень давно кто-то дал имя этому чувству. Несложно догадаться какое…к несчастью (а может и наоборот?), ты теперь жив только в моей памяти.
Мы лежим на моей кровати, я обнимаю тебя, а ты фотографируешь сам себя. Так жарко, но я прижимаюсь ещё ближе к тебе, целую твоё плечо и закрываю глаза. Ты всё хихикаешь и продолжаешь баловаться с новым фотоаппаратом. Моя голова у тебя на груди, я слышу стук твоего сердца, засыпаю под него…полчаса пребывания в царстве снов и снова возвращаюсь в реальность. Уже поздно и тебе пора домой, а мне так не хочется тебя отпускать. Но ты заставляешь меня подняться. Я очень-очень медленно зашнуровываю ботинки, потом иду со скоростью 3 шага в минуту, а ты сердишься и подгоняешь меня. Мы выходим на улицу, холодный воздух действует как-то отрезвляюще на нас обоих, мы молчим и не смотрим друг на друга. Я довожу тебя до остановки, бросаю еле слышное «пока», возвращаюсь обратно по уродливым улицам домой. Я ненавижу тебя. Точно знаю, ты относишься ко мне также. Но мы продолжаем играть в любовь уже три года.
Мы в клубе валяемся на диванчике. Высокий процент алкоголя в бокале и нам очень хорошо. Я лежу у тебя на коленях, а ты ленивыми движениями перебираешь мои волосы. Музыка бьёт по мозгам, такой мелодичный металл с завывающими воплями солиста о любви. Нас окружает тёмно-красный бархат, пахнет яблоками и потраченной впустую жизнью. Какие-то люди подходят, чтобы расцеловать нас. Ты их знаешь? И я нет. Ты что-то очень быстро бормочешь, смеясь, а я ничего не понимаю и просто улыбаюсь в ответ. Посмотри наверх. Видишь наше отражение в зеркальном потолке? А мы неплохо смотримся вместе. Оба с длинными тёмными волосами, у тебя зелёные глаза, у меня - карие, моя кожа нежного молочного оттенка, а твою обласкало жаркое солнце египта. Я хочу быть с тобой, но только пока рассвет не нападёт на тёмно-синее небо, не заставит звёзды в страхе исчезнуть. Я оставляю на твоих ладонях своё дыхание, ты даришь мне лёгкие касания пальцев на плечах, ключицах…прижимаешься поцелуем к моим запястьям. Сон ласково зовёт меня в свои объятия и я падаю, падаю, падаю…
Я схватил тебя ранним утром. Ты сидел на карнизе и болтал ногами, напевал какую-то stupid love song. Я сразу бросился к окну и ты оказался в моих крепких объятиях. Ты понял, что теперь весь мой, я тебя не отпущу. Я помял твои крылья, когда втаскивал в комнату. Ты вырывался, потом сидел в уголке и плакал, собирая выпавшие перья. Я безмолвно восхищался тобой. Ангелов непросто поймать. Я связывал тебе руки шёлковыми лентами, целовал синяки и царапины, оставленные мной на твоём нежном теле, осторожно гладил твои непослушные спутанные кудри, собирал такие сладкие для меня слёзы с твоего лица губами. Ангелы не умеют любить, они не испытывают никаких чувств. Я забывал об этом, теряясь в яркости твоих изумрудных глаз… А стоит ли продолжать?…
Ангелы с таким невинным взглядом Дают пить яд под видом вишнёвого сока. Им дарят украшения с драгоценными камнями, А они кидают их в лужи, В воде золото так загадочно блестит. Они проводят ночи в клубах, Сыпят на себя яркие блёстки, А может, звёздную пыль. Они продают свои по-неземному красивые тела За наркотики и от большой скуки. От их волос пахнет цветочным шампунем, Дорогими духами, сигаретами и …небом. Глаза цвета фиалок остановят на тебе взгляд, Холодные руки притянут к себе, Алкогольные губы не дадут сказать и слова. Вот…ты уже никто. Потому что полностью зависишь от них и их желаний. Ангелы так непредсказуемы…
Я смотрю в зеркало и пытаюсь понять, что же не так. Я вижу своё бледное лицо с ярко-алыми губами, тёмными глазами, размытой тушью. С волос стекает вода, капает на рубашку. А я всё смотрю и не понимаю. Кажется, что каждый раз я вижу в зеркале кого-то другого, уже не себя. Вдруг дверь открывается и меня захватывает в объятия моя пьяная девочка. Мы долго целуемся, я ощущаю вкус алкоголя на её губах, провожу руками по её голой спине, вдыхаю сладкий запах её дорогих духов. Потом она тащит меня обратно на танцпол, зажигается в своём безумном танце под громкую музыку. Я заказываю в баре мартини, но не выпиваю поставленный передо мной бокал, а хватаю своё пальто и выскакиваю из этого мрачного клуба на улицу. Несколько мгновений трачу на то, чтобы прийти в себя и осознать, где я нахожусь. Смотрю на небо - оно кидается в меня снегом и молчит. Я вздрагиваю от внезапно подкравшегося холода, обматываюсь шарфом и иду вдоль ряда старых двухэтажных домов, на ходу доставая сигареты. «Что же? Что?» – эти мысли никак не оставят меня в покое. Я точно знаю, что-то во мне изменилось, но память отказывается мне помогать, злобно отбиваясь лишь отрывками быстро промелькнувших ночей, похожих одна на другую. Я курю, руки дрожат, перед глазами всё размыто…
Нитки жемчуга, драгоценные перстни и шуршание кружевных юбок, одурманивающая туалетная вода и ярко-красные губы. Пронзительные взгляды, словно осколки зеркала, впивающиеся в кожу острыми краями. Нежно разливающийся по венам яд – твой хриплый шёпот. Ты опасна, ты разрушаешь моё сознание. Красивейшая из женщин – августовская ночь. Ты зовёшь меня в свои объятия, и я покорно иду. Я умру, соблазнившись твоим ярким сиянием. Я хрупкая бабочка, которую ты ловишь, чтобы потом положить под стекло и повесить на стенку.
Вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, укутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна, так нежна, вся из ослепительно белого льда и все же живая! Глаза ее сверкали, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни кротости. Она кивнула мальчику и поманила его рукой.
Иногда моя улица начинает выглядеть как-то по-особенному. Волшебно. На миг озаряется светом заходящего солнца, лучи которого тут же тонут в огромных тёмных серо-синих тучах. Тишина будто всё умерло. И вдруг далёкие раскаты грома. Ветер набирает силу, становится злым и безжалостным, он бьёт тучи. А они совершенно беззащитны, не могут ответить ему тем же, начинают лить слёзы. Сначала плачут несильно, но ветер всё свирепствует, и тогда уже начинается настоящая истерика. Тогда мне сильно-сильно хочется оказаться на улице, прямо посреди дороги. Вместе с тобой. Обнимать тебя и целовать холодную кожу. Зарываться руками в твои мокрые волосы. Пытаться стянуть с тебя рубашку, превратившуюся в бесполезную промокшую насквозь тряпку. Пусть мы стоим будто под ледяным душем, пусть проезжающие машины чуть ли не сбивают нас, пусть деревья неодобрительно раскачивают ветвями и сыплют вместо угроз всего лишь свои листья, пусть все нормальные люди разбегаются по домам, мимоходом кидая на нас удивлённые взгляды… Есть только ты и я. И наши поцелуи со вкусом дождя.
Я сижу на окне, курю и любуюсь ночным небом. Ты стоишь на балконе дома напротив и кажется не можешь отвести от меня глаз.Удивительно, что ты вообще меня заметил, сейчас так темно - фонари на улице почему-то ещё не зажглись. Я свесил ноги вниз, представляю себе, что подоконник – это мост, а пустота под ним – река. Только случайно свалиться в её тёмные воды мне бы не очень хотелось.По улице то и дело проносится холодный ветер, пытается забрать меня себе, но я не поддаюсь.Скоро мне становится совсем холодно – на мне только изодранные джинсы и шарф.Зрелище довольно специфическое: раздетый парень чуть ли не падает с окна, куря сигарету и отбиваясь от ветра грубыми словечками. Может он пьян? Если только от того противного чая со вкусом клубники, которым меня напоили вечером,возможно опьянеть. Я всё-таки не выдерживаю атак ветра и начинаю дрожать,ухожу в комнату, одеваю тёплые носки и возвращаюсь обратно на свой «пост».Как будто эти носки меня сильно спасут.Зато они мне очень нравятся: чёрные в сиреневую полоску ( или сиреневые в чёрную?).Всё равно тебе этого не разглядеть, да и какая тебе разница, какие на мне носки. Тебе нравится следить за мной, а мне нравится заглядывать в чужие окна. Но сейчас мне это неинтересно, я играю свою роль, произвожу на тебя впечатление. Какое? Ты не слышишь мой вопрос, только плотнее закутываешься в накинутое на тебя одеяло. Не спится? Ой, этот ты тоже вряд ли услышишь. Утром мы встретимся. Я пойду гулять в парк, и ты тоже пойдёшь куда-то. Куда ты там спешишь каждый день? Ну и не отвечай, мне всё равно. Главное, я загляну в твои глаза, когда и ты и я будем переходить дорогу, идти на встречу друг другу… На самом деле я делаю это только ради тебя. Ты рад? Ладно-ладно, больше не буду спрашивать. (с) Кай. Из Дневника...
Имя: Джонатан Кроу Образование: Фотограф Привычки : Табак, Кофе, Уют, Дом Страхи: замкнутых пространств, узких помещений и низких потолков Занятие: Скульптор и художник; Фотограф и стрелок Увлечения: Работа, Кино и Средневековая литература; Игра в прятки и Любимые люди; Пилотируемые полеты и Лошади Интересы: Анатомия, Археология; Сказки и Мифы народов мира Самое Трудное в работе: Почувствовать, когда пора остановиться Жизненное кредо: Давай попробуем и посмотрим, на что мы способны Сам о себе: Делай, что должен и будь, что будет.
Сейчас для него не существует ничего. Ни прошлого, ни будущего, ни боли в теле, всю долгую ночь пролежавшем на холодных камнях, ни возбуждения в ожидании событий, которыми возможно окажется богат наступающий день. Ни предчувствий ни сожалений. Ничего. Перед ним на мешочьке туго набитом песком, лежит наискось орудие его ремесла. Он владеет им не хуже, чем любой частью своего тела; он бесконечно много упражнялся с ним, готовясь к тем тридцати секундам, которые непременно наступят сегодня или завтра, или послезавтра. Снайпер задерживает дыхание приводитсебя в состояние обсалютного спокойствия, но при этом ничего не желает. Он никогда ни чего не решает, ни к чему не стремиться. Это просто случается.
берцовой костью нерожденного младенца, осколками волшебного зеркала, ртутью и углем, засохшими цветами и холодной кровью русалки. Я нарисую вас с глазами цвета тайны, усталый и пристальный взгляд которых проникает в самую суть вещей; в ваших руках будет колода карт, а за спиной – бесконечно уходящая вдаль анфилада одинаковых залов, стены которых облицованы черным камнем. А вашу руку нежно обовьет змея с золотыми глазами.
Исповедуйтеся Бахусу, ибо благ есть, ибо в кубках и кружках — воспивание его.
Аз же, скверный и недостойный кромешник, исповедуюсь шутейшему Бахусу, и всем кружкам его, и вам, бражникам, яко же аз, бражник, бражничал, многажды в жизни моей выпиваючи, за столами сидючи, кости бросаючи, ризы свои в зернь спускаючи.
А посему молю вас, братия бражники, приложитеся за меня ко бочке и к шутейшему Бахусу, да помилует меня бражного. читать дальшеДа помилует тебя винососущий Бахус, буде на то воля его, и да поведет тебя в доброе кружало, и да велит пропить одеяние твое, и да избавит он тебя от глаз и от зубов, и от рук, и от ног. Он же есть треклятая Зернь, иже хлещет и кости мечет — во веки веков. Опрокинь. Обнищание и посмеяние, и погубление, и расточение, и всех твоих одежд совлечение, и во всех суетных делах твоих нераскаянное упорство да ниспошлет тебе мордобиющий Бахус, иже есть Зернь злосчастная и своевластная. Опрокинь. Внидем к бочке нашей во имя Бахуса, иже сотворил и кружку и кружало.
В х о д н а я. Восплачем все в бочке, проклинаючи день воздыхания ради безумия оной четвероугольной зерни, от ее же метания вопиют неимущие и всуе поминают имя божие.
П с а л о м. Блаженны живущие в кружале твоем, о Бахус. Во шкалики шкаликов восхвалят тебя. Славы ни малой не воздали мне, когда опустела мошна моя.
Пир вам. И со духом свиным.
К ковшику приложимся. Боже, иже три кости игральные, четвероуголъные, шестьюдесятью тремя очками одарил, подаждь, молим тебя, дабы всяк, кто грузом риз своих отягчен, чрез метание сих костей был бы разоблачен. Во имя бочонка нашего и прародителя нашего Бахуса, иже с тобою хлещет и кости мечет — во веки веков. Опрокинь. П о с л а н и е. Чтение послания от бражников к винопьяным. Братие! Во время оно собралось множество бражников в кружале, телом же были наги, и рубах никаких. И никто же от имений своих ничего не называл своим, а все у них было общее. И кто приносил добычу, выносил ее на бочище перед очами бражников. И был там муж некий по имени Дринк, кромешник, явственно, из подлейших. Ссужал он бражников на игру и винопитие по цене одеяния их и так выжимал из кубков лихву и поживу. И, извергнув его из кружала, побили камнями. И учинилось тут совлечение риз его, и роздано было пойло коемуждо по потребе его читать дальшеГ р а д у а л е . Возложи на Зернь заботы твои, и она обманет тебя. Это — от бочки, и есть дивно в мошнах наших. Аллилуйя! Аллилуйя! Из кубка и из кружки, упиваясь, тянул я, и Зернь обчистила меня. Потяну я! потяну я!
Г и м н . Славься сок вина блаженный, Порожденный гроздью пенной. Стол, тобой благословенный, Полон благодатию.
Языку и чреву благо, Где твоя излита влага, Когда в глотку всю баклагу Выльешь без изъятия.
Сколь во рту ты мне приятен, Сколь горяч и ароматен, Хоть глагол мой стал невнятен, Сладким скован зелием.
Молим: лейся изобильно, Чтоб поднялся гомон сильный, И запели мы умильно Всей толпой с веселием.
Мних давно забыл о млеке; Все на свете человеки Хлещут присно и вовекя С ликованьем велиим.
Е в а н г е л и е. Пир вам. И со духом свиным. Свиного евангелия от Бахуса — чтение. читать дальшеХула тебе, мужичина.
В круговороте оном говорили бражники друг с другом, глаголючи: «Дойдем до кружала и увидим, правдиво ли слово, что отец целовальник изрек о полном оном бочонке. Вошед же во кружало, обрели целовальника, у порога сидяща, и стол убранный, и три кости, возложенны на диск. Куликая же, познали Бахуса и уверовали в слово то, изреченное об оном бочонке. Цело-вальничиха же помышляла в сердце своем, какова цена одеяниям их. И опьяневши зело, разделили одеяния свои. Возвратилися же бражники вспять, Бахуса славословя и восхваляя, а Зернь проклиная. Зане евангелье гласит: Кто раз упал, тот там лежит.
читать дальшеП р о с к о м и д и я. Пир вам. И со духом свиным. О Бахус, отважнейший бражник, бог, иже из мудрых глупых творишь, и злых из добрых, приди во спаивание нам. Не медли.
П р и с т у п. Во шкалики шкаликов. Опрокинь. Пир вам. И со духом свиным. Вознесем сердца наши к Зерни. Возблагодарим господа ворога Бахуса. Пенно и искристо. читать дальшеВоистину пенно и искристо есть и допьяна напоить нас способно есть. Нам же убо надлежит благодарствовать и во кружале доброе вино восхвалять и благословлять и питие оного проповедовать. Его же насаждают презренные мужланы, его же испивают благородные сеньоры и клирики, его же чтут боголюбивые иереи, от него же проистекают мордобития велие, им же жаждущие утоляются, им же жизнь человеческая ко здравию возвращается, от него же играют неимущие, от него же распевают в духовном звании сущие, каковые, пьяны будучи, непрестанно и ежедневно возглашают, единогласно глаголючи: «Колик, колик, колик еси, господи Бахус Хапаоф. Наполнены кубки. Во трапезе слава твоя. Осанна в вышних. Проклят, кто лакает и одежду спускает. Осанну возглашаем в вышних.» К ковшику приложимся. Наставлениями отца-целовальника умудренные и добрым вином упоенные, возгласить дерзаем: «Отче Бах , иже еси в винной смеси. Да изопьется вино твое, да приидет царствие твое; да будет недоля твоя, яко же в зерни, и в кабаце. Вино наше насущное даждь нам днесь, и остави нам кубки наши, яко и мы оставляем бражникам нашим, и не введи нас во заушение , но избави сиволапых от всякого блага. Опрокинь». Во шкалики шкаликов. Опрокинь. читать дальшеХула мужику да пребудет с вами вовеки. И со духом свиным. Хозяин Бахусов, иже изъял трезвость из мира, даруй нам пир. Хозяин вина, иже содержишь блудилища мира, даруй нам пир. Хозяин добрый, иже приемлешь заклады от нас, даруй нам пир. П р и ч а с т и е. Приидите, сыны Бахусовы, да восприимете вино чистое, еже уготовано вам от начала лозы. Пир вам. И со Духом свиным. К ковшику приложимся. читать дальшеБоже, иже вечную распрю меж клириком и мужиком посеял и всех мужиков господскими холопами содеял, подаждъ нам, молим тебя, везде и всегда от трудов их питаться, с женами и дочерьми их баловаться и о смертности их вечно веселиться. Во имя бочки нашей и ворога Бахуса, иже с тобой хлещет и кости мечет — во веки веков. Опрокинь. Пир вам. И со духом свиным.
ИДИТЕ. ЧАС ПИТИЯ ВАШЕГО НАСТАЛ. БЛАГОДАРЕНИЕ БАХУСУ. О ВЛАГА ПРИЯТНЕЙШАЯ! СКОЛЬ СЛАДКА ТЫ ДЛЯ ИСПИВАНИЯ! ТЫ ТВОРИШЬ ИЗ ПРОСТЕЦА МУДРЕЦА, ИЗ СМЕРДА ОСЛА, ИЗ МОНАХА ИГУМЕНА, ПРИДИ ВО СПАИВАНИЕ НАМ И НЕ МЕДЛИ.
МЕХАНИЗМЫ: -ЭТО МОЯ КОНСТРУКЦИЯ, - СКАЗАЛ ОН С ГОРДОСТЬЮ И ПОХЛОПАЛ МЕНЯ ПО ПЛЕЧУ - мОЕТ ПОЛ, СКЛАДЫВАЕТ И ВЫЧИТАЕТ ЧИСЛА, МОЖЕТ ГОТОВИТЬ ЕДУ И ИМИТИРОВАТЬ КУРЕНИЕ. -ЗДРАВСТВУЙТЕ. - СКАЗАЛ Я ДВА РАЗА.
ХХХ Машине нужен только ты И не дари ты ей цветы
читать дальшеХХХ Робот поет с надрывом, со слезами в голосе, и повторяя припев топает ножкой.
ХХХ Я обиделся на младшего брата, он назвал меня утюгом. А я ведь не утюг, он треугольный и от сети, а я квадратный и от батареек...
ХХХ Человек продолжение машины.
ХХХ -Это моя конструкция - сказал он с гордостью и похлопал меня по плечу . - Моет пол, складывает и вычитает числа, может готовить еду и имитировать курение. - Здравствуйте сказал я два раза.
читать дальшеХХХ Две теплые теплые тупые мыши азартно с садистским удовлетворением скопившимся в их сантиметровых мозгах за вечность голода и угнетения подворотни, наблюдали кончину забавной заводной электрической кошки в тускло мерцающей луже сернистого нитрогликоля.
ХХХ Пространство сужалось, превращаясь в точку, жирную масляную точку отстраняющегося бытия. Я не мог удержать ее, и она стекала по трещинам ладоней черной бензиновой массой. Безвольно струилась по дощатому полу избы среди осколков стекла и редко попадающихся жирных тараканов. Вяло выплескивалась за раскрытую дверь, и хищным огненным зверем убегала в даль, показывая неприличные жесты и эротично кривляясь.
ХХХ Убить время!
Теория имиджей
И увидел Иаков души избирателей своих во плоти и ужаснулся. И понял Иаков, что напрасен путь его. Долго стоял он на крыше БТРа, а электрические звезды над его головой плакали от умиления.
ХХХ Стоя на насыпи она думала - кто ты настоящая Я?
ХХХ Каждый день мы боремся с машинами, включая чайник чтоб вскипятить воду, слушая музыку чтоб не сдохнуть от скуки.
ХХХ Солнце увязло в синем ярко-ультрамариновом небе… Время умерло… Воздух сгустился и плавился, лепя неясные силуэты в расползающихся нитях реальности. Пляж был пуст. Теплый январский ветерок вяло мотал по песку одинокий куст перикатиполе. Волны лениво шмякались и шипели бряцая новыми до скрипа, металлическими морскими раковинами возле длинных ног стоящей под белым пляжным зонтом шикарной блондинки в бледно-розовом купальнике.
«ВЕЧНОСТЬ-М» марки тагильского производства радиоэлектроники «СИРИУС», ловко перебирая средними перекладинами, мягко струилась по гранулированному нержавейкой песку. Розовая блондинка механически нагнулась, протягивая навстречу алебастровые пальцы. Цепко взяв «Вечность» в руки, она поскребла наманекюренным ногтем ржавую поверхность над сенсорами и «Сириус» довольно заскрипела, шевеля от удовольствия членистыми усиками. Солнце медленно гасло, блондинка стояла неподвижно. В тишине раздавалось утробное урчание экскаваторов.
Моя очередная смерть
Моя очередная смерть… была легкой и безболезненной. Я ждал, когда последняя песчинка из стеклянного горлышка с тихим шелестом шмякнется на тысячу других таких же золотистых шаров на дне сосуда времени. ……… Она рухнула, словно сложивший для атаки крылья Ястреб пикирующий на едва различимую в густой зеленой траве Полевку. В тысяче километров внизу был песок, сложенный аккуратно в столбики, отборный изученный и подсчитанный. Все восемь планет остались далеко позади. И едва различимый в оранжевом море след мальчика терялся в застывшей дымке. … Бедуины… …Тонкий запах пряности, шелк в трепыхающемся от жары воздухе, белые верблюды… … И последний не подсчитанный, летевший по искаженной траектории шар с ржавым скрежетом ударился о песчаную мостовую, - разбился, раскололся, рассыпался на тысячу мелких солнц. Вот так пришла смерть, она постучалась в окно, просочилась сквозь поры сизого стекла… и начался новый день. – С днем рождения Патрик! И пришла мудрость, указывая направления… Определились желания, появилась уверенность и оцененность. Я открыл глаза и проснулся. …Песок… …Кочевники…
Дракон умер – жизнь длилась. Текла словно золотой водяной червь.
Мидгард.
Человек осторожно пробирался сквозь ночные мягкие скалы, дрожал от страха… или от холода.
Асгард.
Тень опустилась… пламенем молний сверкающих с небес сверзился дракон. Он лежал на мелкой холодной гальке – мертвый – и море трепало его черные крылья. Человек закутавшись в плащ стоял в самой глубокой предрассветной темени, слившись с холодными скалами фьорда Арнарбрекки. Недвижим в угасающей ночи – он наблюдал, неотличимый от обломков скал. Ждал, и море отражалось в глазах его – пустынное уносящееся в серую дымку сквозь рваные потоки воды.
Мидгард.
Море было милосердно. Оно знало, что дракон умер. Оно осторожно облизало кровь, вымыло и вычистило гнутые пластины металлической брони, выковыряло хищными пальцами драгоценное золото из зубристых морщин кожи и выплюнуло, порезавшись об острые костистые крылья как затейливую игрушку на озябшее побережье. … Море запомнило притаившегося среди скал человека.
Упсала. Норвегия.
Засвистела и раскололась единым вдохом тишина Норэгр – страны туманных фьордов и инеистых великанов; Раскололась тысячами осколков, глазами мертвого дракона, майским звездопадом осенних цикад.
Мидгард.
Человек протянул руку нежно касаясь зимнего холода драконьих век. Осиновая влага теплого пара зацепилась за пальцы мурашками джазового аккорда
Париж. Франция
А в застекленном матовом вечернем Париже не было места для Драконов. Там была Марта. …То была Марта. Мягкая кожа распалась под ящерами замков. Тростники разметались белесыми косицами по плечам. Цикады примостились в карих глазах, а в волосах заплутали запахи дождя и мокрого вереска… …Сладость Шалости.